Российский историко-бытовой словарь

Язык — постоянно изменяющееся явление. В его состав входят новые слова и выражения, обозначающие новые понятия; другие лексические единицы выпадают, забываются или становятся непонятными в связи с исчезновением из жизни явлений, которые они обозначали; третьи — изменяют свое значение. Это закономерный процесс. Когда-то писатель Виль Липатов в одной из статей сожалел, что его случайные молодые попутчицы в вагоне подмосковной электрички не знали, что такое прясло, шкворень. Стоило ли грустить о том, что люди, никогда не видавшие деревенской изгороди, не ездившие в телеге, не слыхали таких слов, а если и слышали, то не обратили на них внимание? То, что умерло — оживлять бессмысленно.
Другое дело — те, кто непосредственно и постоянно имеет дело с прошлым, с языком предков — историки, литературоведы, писатели, журналисты, составители комментариев к произведениям классической литературы. Увы, нередко и они оказываются несостоятельными, сталкиваясь с реалиями старой русской жизни. Некогда я посмеялся над популярным романистом Валентином Пикулем, ничтоже сумняшеся пересыпавшим тексты своих произведений словами, смысла которых он не понимал (см. мою статью: Культура СловаХ/Новый мир. 1985. № 8). Гораздо горше, когда известный литературовед в монографии, посвященной Н.В. Гоголю, оказался неспособным понять, почему герой "Носа" нарочито назван кавказским коллежским асессором. А сколько нелепиц встречается в комментариях к литературным текстам!
Вообще за историческими реалиями в русской литературе нередко скрывается очень важное содержание, переданное автором лишь намеком (см. мою статью: Заметки историка. Деталь в литературе и ее комментирование//Детская литература. 1991. № 7). Однако Гоголь, Гончаров, Лермонтов, Толстой, Тургенев писали для своих современников, для которых все эти красные лакеи, кавказские коллежские асессоры, нумерованные пуговицы были привычны и понятны. Выйдя из повседневного обихода, эти реалии стали тайной за семью печатями.
Предлагаемый Российский историко-бытовой словарь опирается прежде всего на русскую литературу и включает максимальное количество понятий из русской жизни XVIII - нач. XX вв. Он адресован широкому кругу специалистов, работающих со словами или обращающихся к прошлому — историкам, музейным работникам, литературоведам, искусствоведам, редакторам, писателям, журналистам, переводчикам, а также студентам гуманитарных вузов. Словарь будет интересен и тем, кто просто интересуется прошлым своего народа.
Понятие быт трактуется здесь очень широко: в словарь вошли термины по истории государственных учреждений, фортификации, тактике, оружию, сведения о чинах, званиях, титулах, должностях военной и гражданской службы, духовных санах, истории военного и гражданского форменного костюма, его знаках различия, о духовном облачении, городской и крестьянской одежде, интерьерах учреждений, жилищ и храмов, богослужебных книгах, священных сосудах и предметах, орудиях труда, предметах домашнего обихода, хозяйственных постройках, народном и церковном календаре, семейных отношениях и пр., а также идиомы, жаргонные словечки и т.д. и т.п. Поскольку словарь российский, а не русский, он охватывает быт многочисленных народов Российской Империи. В связи с этим возникла проблема: как быть с терминологией костюма, пиши, жилища этих народов: ведь это сотни терминов, сегодня известных в основном лишь этнографам. Это чрезвычайно перегрузило бы словарь. Пришлось ограничиться лишь теми терминами, которые вошли в быт русского народа и затем в русскую художественную и очерковую литературу. В основном словарь включает понятия забытые или полузабытые нынче, полностью или частично изменившие свое значение, приблизительно знакомые современному человеку. Источниками послужили многочисленные толковые и энциклопедические словари, справочники, научная литература, а также огромная русская классическая литература и мемуаристика, — список их занял бы непомерно большое место. Ряд словарных статей автор счел нужным проиллюстрировать.
У истоков этой книги лежит многолетнее и постоянное общение с профессором исторического факультета Московского государственного университета Петром Андреевичем Зайончковским. Это общение, в традициях русской науки, шло вне официальной обстановки: дома, в его забитом книгами кабинете, или за чашкой чая, за ужином в тесной кухоньке, в присутствии добрейшей Ираиды Павловны, в театре, в церкви, в поездках по старым русским городам, а особенно во время длительных прогулок по старой Москве. Мы, близкие ученики, гуляли с уже немолодым любимым учителем по рекомендации врачей, в шутку называя это оброком (если уж точнее, то барщиной, конечно). "Давайте-ка вспомним Табель о рангах (или ордена, титулы, форму)", — скажет, бывало, Петр Андреевич. И начинается путешествие по реалиям прошлого, а точнее — воспитание культуры историка, обучение его владению инструментарием исследователя. И горе было тому, кто не знал, во что облачается священник или как титуловали подполковника. "Вот однажды, когда я кадет второго класса, обратился к бывшему у отца в гостях подполковнику господин подполковник — такой реприманд получил. Нужно говорить полковник". В этих беседах с потомком старинного дворянского рода, сыном военного врача, офицера русской армии, бывшим воспитанником кадетского корпуса, возрождалось прошлое, о котором нельзя было узнать в аудитории. Из желания не ударить в грязь лицом, порадовать учителя, рождался интерес к мелочам быта, удовлетворяемый внимательным чтением огромной русской мемуаристики и изящной литературы.
Мне, несмотря на очень давний интерес к истории быта (Петр Андреевич говаривал, что я к нему пришел уже готовеньким), принадлежит лишь исполнение. Сама идея была предложена моим первым редактором по исторической редакции издательства "Советская энциклопедия", Валерием Ивановичем Канатовым, также учеником покойного ныне Петра Андреевича Зайончковского, который научил нас любви к национальному прошлому и вниманию к детали."
Л. В. Беловинский